Неточные совпадения
Он
повернулся, полулежа
в креслах, и даже слегка зевнул, — нарочно или нет, не знаю.
Старик тяжело
повернулся в своем
кресле и каким-то испуганным взглядом посмотрел на своего собеседника.
Коренастая, широкоплечая фигура старика Бахарева тяжело
повернулась в своем
кресле.
Наступила короткая пауза; старик тяжело
повернулся в своем
кресле: его точно кольнуло какое-то тяжелое предчувствие.
— Господа, — начал он громко, почти крича, но заикаясь на каждом слове, — я… я ничего! Не бойтесь, — воскликнул он, — я ведь ничего, ничего, —
повернулся он вдруг к Грушеньке, которая отклонилась на
кресле в сторону Калганова и крепко уцепилась за его руку. — Я… Я тоже еду. Я до утра. Господа, проезжему путешественнику… можно с вами до утра? Только до утра,
в последний раз,
в этой самой комнате?
Он тотчас же и прежде всего обратился к сидевшей
в своем
кресле супруге штабс-капитана (которая как раз
в ту минуту была ужасно как недовольна и брюзжала на то, что мальчики заслонили собою постельку Илюши и не дают ей поглядеть на новую собачку) и чрезвычайно вежливо шаркнул пред нею ножкой, а затем,
повернувшись к Ниночке, отдал и ей, как даме, такой же поклон.
— Не беспокойтесь, прошу вас, — привстал вдруг с своего места на свои хилые ноги старец и, взяв за обе руки Петра Александровича, усадил его опять
в кресла. — Будьте спокойны, прошу вас. Я особенно прошу вас быть моим гостем, — и с поклоном,
повернувшись, сел опять на свой диванчик.
Он остановился, как будто злоба мешала ему говорить.
В комнате стало жутко и тихо. Потом он
повернулся к дверям, но
в это время от
кресла отца раздался сухой стук палки о крашеный пол. Дешерт оглянулся; я тоже невольно посмотрел на отца. Лицо его было как будто спокойно, но я знал этот блеск его больших выразительных глаз. Он сделал было усилие, чтобы подняться, потом опустился
в кресло и, глядя прямо
в лицо Дешерту, сказал по — польски, видимо сдерживая порыв вспыльчивости...
Только тогда я с трудом оторвался от страницы и
повернулся к вошедшим (как трудно играть комедию… ах, кто мне сегодня говорил о комедии?). Впереди был S — мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне,
в моем
кресле, во вздрагивающих у меня под рукой листках. Потом на секунду — какие-то знакомые, ежедневные лица на пороге, и вот от них отделилось одно — раздувающиеся, розово-коричневые жабры…
Стулья между тем так были поставлены, что вице-губернатор непременно должен был сесть рядом с губернатором; но он, легонько
повернувшись на каблуках, подошел и сел около хозяйки
в кресло, которое, собственно, предназначено было для губернаторши, но которая не успела еще занять его.
Она быстро
повернулась от окна и села
в кресла.
Серафима Григорьевна опять
повернулась на
кресле и, глядя
в растворенное окно, нервно обрывала на колене зелено-серый, бархатный листочек «Люби-да-помни».
— Дурак! — произнес, как бы не утерпев, Бегушев и
повернулся в своем
кресле.
— Да сейчас после вас же, я ведь тоже оттуда. Вот что, господин Трусоцкий, —
повернулся он к стоявшему Павлу Павловичу, — мы, то есть я и Надежда Федосеевна, — цедил он сквозь зубы, небрежно разваливаясь
в креслах, — давно уже любим друг друга и дали друг другу слово. Вы теперь между нами помеха; я пришел вам предложить, чтобы вы очистили место. Угодно вам будет согласиться на мое предложение?
Аян остановился, когда Стелла поднялась с
кресла. Жизнь моря, пролетевшая перед ней, побледнела, угасла, перешла
в груду алмазов. Девушка подошла к столу, руки задвигались, подымаясь к лицу, шее и опускаясь вновь за новыми украшениями. Она
повернулась, сверкающая драгоценностями, с разгоревшимся преображенным лицом.
Прихожу после того на службу, а там говорят: начальник звал. Вхожу. Сидит на
кресле один
в кабинете, искоса на меня смотрит, пальцами по столу этак барабанит, молчит. Потом
повернулся, поманил к себе ближе, опять на меня смотрит.
Голос Менделя-отца слегка дрогнул. Израиль слушал с серьезным и заинтересованным видом. Лицо Фроима выражало равнодушие. Он вспомнил агаду, но мораль ее, по-видимому, ему не нравилась. Быть может даже, он уже пародировал ее
в уме. Но отец этого не видел. Инстинктом рассказчика-художника он чувствовал, где самый внимательный его слушатель, и
повернулся в сторону дяди, который, опершись на ручку
кресла, очевидно, ждал конца.
Магнус тяжело поднялся с
кресла и направился к двери. Но на половине дороги он внезапно
повернулся ко мне и — до чего это было неожиданно со стороны старого мошенника! — поцеловал меня
в лоб.
Он спокойно усаживается
в кресле, вынимает из бокового кармана газету и начинает читать,
повернувшись к окну.
— Может быть, я ошибаюсь
в названии: ничтожный, это неприлично сказано об изменнике, переметчике, бунтовщике. (При этих словах Красный нос сильно
повернулся на
креслах.) Кажется, теперь настоящее имя ему приискано.